Согласно инструкции простая выписка делается до конца рабочего дня или же предлагают забрать ее на следующий рабочий день. Составление архивной выписки из домовой книги в МФЦ требует от специалиста затраты времени в среднем до одной рабочей недели. Клиенту всегда сообщают, когда он может прийти за готовым документом и напомнят, что получить его сможет только заявитель лично.

Оформление выписки из домовой книги на сайте Госуслуг

Многих интересует, как сделать выписку из домовой книги самому без непосредственного визита в МФЦ и прочие организации. Сайт Государственных услуг давно пошел навстречу гражданам и позволил оформлять заявку на выписку, прямо не выходя из дома, то есть онлайн:

1. Необходимо зарегистрироваться на сайте Госуслуг и внести в соответствующую форму свои персональные данные.
2. В процессе оформления будет сделан запрос для подтверждения личности и получение кода активации. Тут легче всего воспользоваться сервисом электронной почты и проверкой через мобильный телефон. Также клиенту будет доступен вариант с Почтой России (обмен заказными письмами) и Ростелекомом.
3. После создания Личного кабинета необходимо заполнить в нем все поля формы.
4. На следующем этапе в разделе предоставления справок клиенту будет доступен выбор требуемой услуги.
5. Оформление соответствующего заявления.
6. Отслеживание статуса выписки из домовой книги, где получить в МФЦ готовый документ, как оплатить выполненную услугу и уточнение ее стоимости – это заключительные этапы.

Нюансы получения выписок из домовой книги

В любой сфере предоставления услуг существуют свои нюансы, вопросы о которых не всегда задают вовремя. Как сделать выписку из домовой книги, если:

• На жилплощади прописан только несовершеннолетний ребенок, а его официальный представитель (как правило, мать) имеет иной адрес регистрации? Для получения любой выписки нужно лишь к пакету документов прибавить оригинал свидетельства о рождении прописанного в квартире ребенка. Не нужно обращаться к нотариусам для заверки с целью получения такой выписки из домовой книги. Цена в МФЦ на эту услугу также не меняется.
• Нужна справка обо всех ныне проживающих и ранее снятых с учета жильцах? Это называется расширенная выписка из домовой книги в МФЦ и она делается значительно дольше из-за того, что требуется указать довольно много данных о жильцах с определенного времени. Это же касается архивной выписки из домовой книги. В МФЦ Москвы предоставляют такой тип выписки порой в течение одного рабочего дня. В других городах сроки могут колебаться от 3 до 7 рабочих дней и напрямую зависят от графика работы конкретной организации.
• Требуется замена паспорта (в связи вступлением в законный брак). Домовая книга нужна для того, чтобы внести в нее изменения. Об этом вам расскажут при первом обращении в центр с вопросом как сделать выписку из домовой книги для замены паспорта, или в связи с его утерей.
• Как сделать выписку из домовой книги в частном доме, если сама книга утеряна? Сначала придется восстановить ее, а для этой цели придется обратиться в паспортный стол своего района.

В случае возникновения любых вопросов оптимальным будет узнать предварительно у ответственного лица, что именно делать в той или иной ситуации. Это избавит от дополнительных затрат, в том числе – и времени.

Прочитать отрывок из книги Салмана Рушди «Золотой дом»

1

В день инаугурации нового президента, когда мы опасались, что его могут убить, когда он шел рука об руку со своей исключительной женой среди ликующей толпы, и когда многие из нас были близки к экономическому краху после взрыва ипотечного пузыря, и когда Исида все еще была египетской богиней-матерью, некоронованный семидесятилетний король из далекой страны прибыл в Нью-Йорк со своими тремя сыновьями без матери, чтобы завладеть дворцом своего изгнания, ведя себя так, как будто ничего ошибался со страной, миром или собственной историей.Он начал управлять своим кварталом, как доброжелательный император, хотя, несмотря на его очаровательную улыбку и умение играть на скрипке Гвадагнини 1745 года, он источал тяжелый дешевый запах, безошибочно узнаваемый запах грубой, деспотической опасности, запах, который предупредил нас, берегитесь этого парня, потому что он может приказать вам казнить в любой момент, если вы носите неприятную рубашку, например, или если он хочет переспать с вашей женой. Следующие восемь лет, годы сорок четвертого президента, были также годами все более неустойчивого и тревожного правления человека, называвшего себя Неро Голденом, который на самом деле не был королем и в конце которого время был большой — и, образно говоря, апокалиптический — пожар.

Старик был невысокого роста, можно даже сказать приземистого, и его волосы, которые, несмотря на его преклонные годы, все еще были в основном темными, зачесаны назад, чтобы подчеркнуть его дьявольский пик. Его глаза были черными и пронзительными, но первое, что люди замечали — он часто закатывал рукава рубашки, чтобы убедиться, что они заметили — были его предплечья, такие же толстые и сильные, как у борца, заканчивающиеся большими опасными руками с крупными золотыми кольцами, усыпанными изумруды. Мало кто когда-либо слышал, как он повышал голос, но мы не сомневались, что в нем таилась огромная голосовая сила, которую лучше не вызывать.Одевался он дорого, но в нем было что-то громкое, звериное, что наводило на мысль о сказочном чудовище, которому неловко в человеческих нарядах. Все мы, его соседи, более чем немного его боялись, хотя он прилагал огромные, неуклюжие усилия, чтобы быть общительным и добрососедским, дико размахивая тростью и настаивая в неподходящее время, чтобы люди приходили за коктейлями. Он наклонялся вперед, когда стоял или ходил, как будто постоянно боролся с сильным ветром, который мог чувствовать только он, немного сгибался в пояснице, но не слишком сильно.Это был могущественный человек; нет, более того — человек, глубоко влюбленный в идею себя как могущественного. Назначение трости казалось скорее декоративным и выразительным, чем функциональным. Когда он гулял по Садам, он производил впечатление, будто пытается стать нашим другом. Часто он протягивал руку, чтобы погладить наших собак или взъерошить волосы наших детей. Но дети и собаки отшатнулись от его прикосновений. Иногда, наблюдая за ним, я думал о чудовище доктора Франкенштейна, симулякре человека, который полностью не выражал никакой истинной человечности.Кожа у него была коричневая, а улыбка блестела золотой начинкой. Его присутствие было шумным и не совсем вежливым, но он был чрезвычайно богат, и поэтому, конечно, его приняли; но в нашем сообществе художников, музыкантов и писателей в центре города, в целом, не популярно.

Мы должны были догадаться, что человек, взявший имя последнего из римских монархов Юлиев-Клавдиев, а затем поселившийся в domus aurea , публично признавал свое собственное безумие, проступки, манию величия и грядущую гибель, и также смеясь перед лицом всего этого; что такой человек бросал перчатку к ногам судьбы и щелкал пальцами под приближающимся носом Смерти, крича: «Да! Сравните меня, если хотите, с тем монстром, который облил христиан маслом и поджег их, чтобы дать свет в своем саду ночью! Кто играл на лире, пока горел Рим (на самом деле, тогда не было никаких скрипок)! Да, я окрестил себя Нероном из дома Цезаря, последним из этой кровавой линии, и делаю из него что хочешь.Я, мне просто нравится это имя ». Он болтал своим злом у нас под носом, упивался им, предлагал нам увидеть это, презирая наши способности понимания, убежденный в своей способности легко победить любого, кто восстанет против него.

Выдержка из Золотой дом пользователя Salman Rushdie. Авторские права © 2017 Салман Рушди. Взято с разрешения Random House. Все права зарезервированный. Никакая часть этого отрывка не может быть воспроизведена или перепечатана. без письменного разрешения издателя.

«В доме мечты» Кармен Марии Мачадо: отрывок

[Вернуться к рецензии на «В доме мечты». ]

I

Эрос снова трясет меня —

, это сладкое, горькое, невозможное создание.

—Сапфо в переводе Джима Пауэлла

Дом мечты как не метафора

Полагаю, вы слышали о Доме мечты? Это, как известно, реальное место.Он стоит вертикально. Он находится рядом с лесом и на краю травы. У него есть фундамент, хотя слухи о похороненных в нем мертвых почти наверняка вымысел. Раньше на ветке дерева свешивались качели, а теперь это всего лишь веревка с единственным узлом, раскачивающимся на ветру. Возможно, вы слышали истории о домовладельце, но уверяю вас, они не соответствуют действительности. Ведь хозяин — не человек, а целый университет. Крошечный город помещиков! Ты можешь представить?

Большинство ваших предположений верны: здесь есть полы, стены, окна и крыша.Если вы предполагаете, что есть две спальни, вы правы и неправы. Кто сказал, что здесь всего две спальни? Каждая комната может быть спальней: вам нужна только кровать или даже не она. Тебе нужно только поспать там. Обитатель дает комнате ее предназначение. Ваши действия сильнее намерений любого архитектора.

Я говорю об этом, потому что важно помнить, что Дом мечты реален. Это так же реально, как и книга, которую вы держите в руках, но гораздо менее устрашающе.Если бы я захотел, я мог бы дать вам его адрес, и вы могли бы поехать туда на своей машине, сесть перед этим Домом мечты и попытаться представить себе, что произошло внутри. Я бы не рекомендовал это. Но ты мог. Никто вас не остановит.

Dream House как Picaresque

До того, как я встретил женщину из Dream House, я жил в крошечной квартире с двумя спальнями в Айова-Сити. В доме царил беспорядок: владел хозяином трущоб, медленно разваливался, полный эклектичных, кошмарных подробностей. В подвале была комната — я и мои соседи по комнате называли ее комнатой убийств — с кроваво-красными полами, стенами и потолком, в которой был оборудован секретный люк и неработающий стационарный телефон.В другом месте в подвале система отопления Лавкрафта протянула длинные щупальца к остальной части дома. Когда было влажно, входная дверь вздувалась и не открывалась, как пробитый глаз. Двор был огромным, изрытым кострищем, окаймленным ядовитым плющом, деревьями, гниющим забором.

Я жил с Джоном, Лорой и их кошкой, Токио. Они были парой; длинноногие и бледные, бывшие жители Флориды, которые вместе учились в колледже хиппи и приехали в Айову, чтобы получить дипломы о высшем образовании.Живое воплощение лагеря и эксцентричности Флориды, и, в конечном счете, единственное, что после Дома Мечты сохранит штат в моей благосклонности.

Лаура выглядела как старомодная кинозвезда: с широко открытыми глазами и неземной. Она была суха, пренебрежительна и безумно смешна; она писала стихи и училась на библиотекаря. Она чувствовала себя как библиотекарь, как мудрый проводник общественных знаний, как если бы она могла вести вас куда угодно. Джон, с другой стороны, выглядел как гранжевый рокер и необычный профессор, открывший Бога.Он варил кимчи и квашеную капусту в огромных каменных банках, за которыми следил на кухонном столе, как сумасшедший ботаник; однажды он провел час, описывая мне сюжет сериала Against Nature в мельчайших деталях, включая свою любимую сцену, в которой эксцентричный и мерзкий антигерой инкрустирует панцирь черепахи экзотическими драгоценностями и бедное существо, «неспособное поддерживать ослепительную роскошь». наложенный на него », умирает от веса. Когда я впервые встретил Джона, он сказал мне: «У меня татуировка, хочешь посмотреть?» И я сказал: «Да», а он сказал: «Ладно, это будет выглядеть так, как будто я показываю тебе свое барахло, но я не клянусь», и когда он поднял штанину своих шорт высоко на бедре. это татуировка перевернутой церкви.«Это перевернутая церковь?» — спросил я, и он улыбнулся и пошевелил бровями — не похотливо, а с искренним озорством — и сказал: «Перевернутая согласно тому, кто ?» Однажды, когда Лаура вышла из их спальни в коротких шортах и ​​топе от бикини, Джон посмотрел на нее с настоящей, незамысловатой любовью и сказал: «Девушка, я хочу выкопать тебе водопой».

«Взорвите свой дом: история семьи, феминизма и измены», Джина Франджелло: выдержка

A означает гнев

Вы могли заметить, что гнев возвращается к женщинам.Или, скорее, феминизм возвращается; во всяком случае, феминизм Второй волны обрушился на пятки платформы Birkenstocks или Slut Walk, разделив и погрузившись в забвение из-за представления о том, что феминистки «злятся», «не сексуальны», против мужчин. Для поколений X, Y и Z фраза Я не феминистка, а . . . часто можно было услышать как отказ от ответственности в классах колледжей или на пьяных вечеринках, прежде чем можно было озвучить какую-либо предварительную критику мужчин, как будто токсичная мужественность, культура изнасилования и женоненавистничество — все это было совершенно менее смущающим, чем присоединение к этим феминисткам: злым, волосатым , холодные ублюдки.По иронии судьбы, только после выборов 2016 года яростный феминизм впервые вошел в моду, когда разъяренные женщины вышли на улицы (хотя и часто в ярко-розовых шляпах) и взорвали Твиттерсферу своим коллективным праведным сожжением Any Fucks Left to Отдайте вместо бюстгальтеров.

Было бы справедливо сказать, что это момент, которого я ждал с шестого класса. За исключением того, что теперь, когда вся эта сдерживаемая ярость наконец-то здесь, громкая и гордая, я не имею на это права.Во-первых, я слишком стар — часть проблемы, часть внутреннего женоненавистничества, которое привело к тому, что реальное большинство женщин моего возраста с моим цветом кожи проголосовали за того, чтобы похитить пизду, а не за самого квалифицированного кандидата в президенты в истории. Это есть, но меня тоже избили. По мере того как женщины, наконец, массово осуждают широко распространенное жестокое обращение со стороны мужчин, я остаюсь обнаженной, без первозданной красной одежды Жертвы. Скорее, я обманул, солгал, нанес ущерб, был эгоистом и руководствовался своими желаниями.. . Другими словами, я часто вела себя как мужчина , несмотря на то, что я была матерью, и, следовательно, я, возможно, отказался от своих прав на женский гнев, который влечет за собой неявное предположение, что женщины морально сильнее — что мы будем делать все лучше если будет шанс. Но я утратил высокомерие юности (хотя я приветствую его со стороны) — я потерял веру в свою собственную возвышенность, и поэтому мой гнев витает в нейтральной стране смещения. Кто я, черт возьми, чтобы кого-то судить? По крайней мере, моя партийная линия изменилась в надежде, что мои дети, семья и друзья простят мои проступки, поймут, как мне жаль, что я обидел кого-то.. . пойму, что я знаю себя здесь как преступник, член равных возможностей.

Но что произойдет, если я не смогу аккуратно сложить свою ярость в шкафу в пользу моей алой буквы? Что произойдет, если мой роман станет неразрывно связан с пробуждением моего собственного гнева: запретной силы, которая пугает меня больше, чем вся совокупная мужская ярость, которую я видел и с которой сталкивался? Мне нужно медленно вернуться в это пространство, прежде чем я смогу полностью овладеть им, прежде чем я смогу увидеть его грани и понять, что с ним теперь делать.

Я собирался сказать, что если вы добрались до Взрослой , не засвидетельствовав высвободившуюся мужскую ярость, то, возможно, вы не поймете, о чем я говорю — возможно, вы не поймете, что это значит, что мне не нужно быть хорошо быть в ярости. Тогда я понял глупость этого предложения. Вы не дожили до взрослой жизни, не увидев мужского гнева. Лучшее, что вы можете заявить, это то, что вы сделали это без того гнева, направленного на , на вас .

А для.. .

« Искусство не может никого ни от чего спасти», — написал Гилберт Соррентино, возможно, в первом предложении из книги, которую я когда-либо подчеркивал, когда-либо запоминал, подозревая, что она каким-то образом опровергает, а также иллюстрирует многие истины обо мне. Что это была за девятнадцатилетняя девушка, которая так мало знала и о себе, и о преходящем, беспокойном мире, который разрушает и перековывает нас? Кто я сейчас, по ту сторону таких обломков, все еще люблю, все еще печатаю, все еще здесь ?

Если я верю, что искусство на самом деле может спасать нас снова и снова, то следует ли из этого, что я рискую наглостью полагать, что, возможно, именно вам нужны мои слова, чтобы спасти вашу жизнь?

A для Антона

«И им казалось, что они были в шаге от решения, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь», — завершил свой основополагающий рассказ о прелюбодеяниях 1899 года Чехов. с собакой », которую Набоков считал одним из величайших произведений, когда-либо написанных.«И они оба поняли, что до конца еще далеко, и что самое трудное, самое сложное только начинается».

Так было со мной примерно сто пятнадцать лет спустя. И вот я начинаю.

[Вернуться к обзору «Blow Your House Down». ]

Прочтите отрывок из книги Питера Джеймса «Дом на Холодном холме»

«Мы уже почти закончили?»

Джонни с тлеющей сигарой во рту посмотрел в зеркало заднего вида.Он любил своих детей, но Феликс, которому только что исполнилось восемь, иногда мог быть раздражающим маленьким болваном. «Это уже третий раз, когда вы спрашиваете за десять минут», — громко сказал он, перекрывая звуки «Солнечный день» Kinks, доносящиеся из радио. Затем он вынул сигару и подпел под мелодию. «Налоговый инспектор забрал все мои деньги и оставил меня в моем величественном доме» —

«Мне нужно пописать», — сказала Дейзи.

«А мы? Мы почти у цели? — снова заскулил Феликс.

Джонни ухмыльнулся Ровене, которая нежилась на огромном переднем пассажирском сиденье красно-белого «Кадиллак Эльдорадо».

Она выглядела счастливой, смехотворно счастливой. Все было смешно Сейчас. Этот классический левосторонний монстр 1966 года был нелепой машиной для этих узких проселочных переулков, но ему она нравилась, потому что это была вспышка, а в его роли рок-промоутера он был на высоте. И их новый дом тоже был нелепым. Смешно — но очень серьезно — вспышка. Ровене это тоже понравилось. Через несколько лет она могла видеть себя хозяйкой поместья и представлять себе, какие грандиозные вечеринки они будут устраивать! В этом месте было что-то особенное.Но сначала это остро нуждался в переделке и большом внимании.

Они купили дом, несмотря на отчет инспектора, который состоял из двадцати семи страниц мрака и несчастья. Оконные рамы были сильно сгнили, крышу нужно было заменить, были большие участки сырости, а в подвале и некоторых деревянных балках крыши были опасные заражения сухой гнилью. Но ничего из того, что он делал прямо сейчас, не мог исправить.

Их дочь была одержима смертью.В прошлом году они отправились на рыбалку в Ирландию, и главным событием поездки Дейзи, которой было шесть лет, было посещение кладбища, где она обнаружила, что может заглядывать в некоторые гробницы и смотреть на кости внизу.

«Папа, можно сверху вниз?» — сказал Феликс. «Можем ли мы?»

«Слишком ветрено, дорогая!» — сказала Ровена.

Хотя солнце конца октября ярко светило им прямо в лицо, оно гудело, и темнеющие грозовые тучи сгущались на горизонте.

«Мы будем там через пять минут», — объявил Джонни. «Теперь это деревня».

Они миновали знак с надписью «Холодный холм» — пожалуйста, езжайте медленно, с предупреждающими кругами со скоростью 30 миль в час по обе стороны узкой дороги, затем перелетели через горбатый мост, миновав поле для крикета слева от них. Справа от них была ветхая нормандская церковь. Он был поставлен далеко назад и возвышался над дорогой. Кладбище, ограниченное низкой кремневой стеной, было красивым, с рядами обветренных надгробий, многие из которых наклонены, а некоторые частично скрыты под раскидистыми ветвями массивного тиса.

«Там есть мертвые люди, мама?» — спросила Дейзи.

«Это кладбище, милый, да, есть». Она взглянула на невысокую кремневую стену.

Дейзи прижалась лицом к окну. «Куда мы пойдем, когда умрем?»

Их дочь была одержима смертью. В прошлом году они отправились на рыбалку в Ирландию, и главным событием поездки Дейзи, которой было шесть лет, было посещение кладбища, где она обнаружила, что может заглядывать в некоторые гробницы и смотреть на кости внизу.

Ровена обернулась. «Давай поговорим о чем-нибудь повеселее, а? Вы с нетерпением ждете нашего нового дома? »

Дейзи прижала игрушечную обезьянку к груди. «Да», — сказала она. немного неохотно. ‘Может быть.’

«Только , может быть, ?» — спросил Джонни.

Они проехали мимо ряда викторианских коттеджей ремесленников с террасами, довольно унылого паба «Корона», кузницы, коттеджа с табличкой «Кровать и завтрак» и деревенского магазина. Дорога круто уходила в гору, по обеим сторонам проезжая мимо особняков и бунгало разных размеров.Белый фургон, не сбавляя скорости, несся с холма к ним. Джонни, ругаясь, вытащил массивную машину как можно дальше влево, царапая кусты, и фургон проехал с оставшимися дюймами.

Справа, напротив красного почтового ящика, стояли две каменные колонны, увенчанные дикими декоративными вивернами и открытыми ржавыми коваными воротами. Под большой доской «Продан» Стратта и Паркера, прикрепленной к правой стойке ворот, виднелась небольшая, едва различимая вывеска, объявлявшая «Дом Холодного холма».

«Думаю, нам понадобится еще одна машина для нашей новой загородной жизни», — сказала Ровена. «Что-нибудь более разумное».

«Я не поступаю разумно», — ответил Джонни.

«Разве я не знаю! За что я люблю тебя, моя дорогая! Но я больше не смогу водить детей за угол в школу, когда начнется новый семестр. И я с трудом справлюсь с этим в школе ».

Джонни притормозил и выключил указатель правого поворота. ‘Мы здесь! Семья О’Хара прибыла! »

Справа, напротив красного почтового ящика, стояли две каменные колонны, увенчанные дикими декоративными вивернами и открытыми ржавыми коваными воротами.Под большой доской «Продан» Стратта и Паркера, прикрепленной к правой стойке ворот, виднелась небольшая, едва различимая вывеска, объявлявшая «Дом Холодного холма».

Когда он повернул внутрь, Джонни на мгновение остановил машину, глядя в зеркало заднего вида на фургон для перевозки грузов; затем он увидел это как крошечное неуклюжее пятнышко вдалеке. Он продолжал подниматься по крутой извилистой асфальтированной дороге с выбоинами. Он был ограничен с каждой стороны металлическим забором с перилами, за которым на крутых полях паслись овцы. Вся эта земля принадлежала дому, но была сдана в аренду местному фермеру-арендатору.

Через четверть мили подъезд резко повернул направо, и они пересекли решетку для скота. Когда они достигли плато с гравийным покрытием на вершине холма, впереди показался дом.

— Это все? — сказал Феликс. ‘Вот это да! Ваууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу! ‘

— Это дворец! — взволнованно взвизгнула Дейзи. «Мы будем жить во дворце!»

Центральная часть дома была обращена фасадом в георгианском стиле классических пропорций, облицованным выветренной серой штукатуркой, на трех или четырех этажах, если есть подвал.Над ним было крыльцо с балконом с колоннами — «Как грандиозный балкон Джульетты!» — сказала Ровена, когда впервые увидела его. По обеим сторонам были окна с высокими створками и были два слуховых окна в черепичной крыше.

Слева от здания, как ни странно, была зубчатая башня с окнами на самом верху, а справа была двухэтажная пристройка, которую, как им сказал агент по недвижимости, пристроили через столетие после главного дома. был построен.

— Кто это? — спросила Ровена, указывая на окно.

«Что?» — ответил Джонни.

«Женщина наверху в том окне — наверху в мансарде на чердаке — смотрит на нас».

«Может быть, уборщицы все еще здесь». Он посмотрел вверх через лобовое стекло. «Я никого не вижу».

Автомобиль раскачивался от порыва ветра, и не по сезону холодный сквозняк пронизывал салон. С широкой улыбкой Джонни остановился прямо перед крыльцом, сунул сигару обратно в рот, сделал затяжку и сквозь облако дыма сказал: «Вот и мы, ребята! Дом, милый дом! »

Небо внезапно потемнело.Над ними раздался грохот, который для него зловеще походил на гром.

— О Боже, — сказала Ровена, взявшись за дверную ручку. «Давайте побыстрее внутрь».

Пока она говорила, одинокий сланец вырвался на свободу и начал скользить по крыше, смещая и собирая на своем пути новые сланцы, создавая небольшую лавину. Они пробили ржавые водостоки и упали, набирая скорость, острые, как бритва, разрезая тканевую крышу «кадиллака», один разрубил правую руку Ровены, другой разрубил голову Джонни пополам, как деревянный топор сквозь бревно.

Когда Ровена и дети закричали, на них посыпались куски кирпичной кладки, разрывая крышу, разбивая их черепа и кости. Затем целая плита каменной кладки упала почти с верхней части фасада, приземлилась прямо на остатки крыши, повалила автомобиль на подвеске, прогнула колеса и раздавила четырех пассажиров в искореженную массу из плоти и костей и кровь.

Минуты спустя, когда фургон для переезда поднялся на вершину холма, водитель и его товарищи по команде могли видеть только небольшую гору из камня, сланца и дерева.И сквозь вой ветра они могли услышать монотонный рев автомобильного гудка.

Нормальные люди | Салли Руни

После их первого секса Марианна осталась на ночь в его доме. Он никогда раньше не был с девушкой, которая была девственницей. В целом, у него был секс лишь небольшое количество раз, и всегда с девушками, которые потом рассказывали об этом всей школе. Ему приходилось слышать, как его действия повторяются позже в раздевалке: его ошибки и, что еще хуже, его мучительные попытки проявить нежность, исполненные в гигантских пантомимах.С Марианной все было иначе, потому что все было только между ними, даже неловкие или трудные вещи. Он мог делать или говорить с ней все, что хотел, и никто никогда не узнает. При мысли об этом у него возникало головокружение и головокружение. Когда он прикоснулся к ней той ночью, она была такой мокрой, что закатила глаза и сказала: Боже, да. И ей было позволено сказать это, никто бы не узнал. Он боялся, что кончит тогда, просто прикоснувшись к ней вот так.

На следующее утро в коридоре он поцеловал ее на прощание, и во рту у нее был щелочной вкус, как зубная паста.«Спасибо», — сказала она. Затем она ушла, прежде чем он понял, за что его благодарили. Он положил простыни в стиральную машину и взял свежее белье из горячего пресса. Он думал о том, какой скрытной, независимой личностью была Марианна, что она могла бы прийти к нему домой и позволить ему заняться с ней сексом, и она не чувствовала необходимости никому рассказывать об этом. Она просто позволяла всему происходить, как будто ничего не значило для нее.

Лоррейн вернулась домой в тот же день. Прежде чем положить ключи на стол, она спросила: Это стиральная машина? Коннелл кивнул.Она присела и посмотрела через круглое стеклянное окно на барабан, где его простыни метались в пене.

Я не буду спрашивать, — сказала она.

Что?

Она начала наполнять чайник, а он прислонился к столешнице.

Почему твое постельное белье стирается, — сказала она. Я не спрашиваю.

Он закатил глаза только потому, что хотел что-то сделать со своим лицом.

Ты думаешь обо всем худшем, — сказал он.

Она засмеялась, поставила чайник в подставку и нажала выключатель.- Простите, — сказала она. Я, должно быть, самая снисходительная мать из всех в вашей школе. Пока вы используете защиту, вы можете делать то, что хотите.

Он ничего не сказал. Чайник начал нагреваться, и она достала из-под пресса чистую кружку.

Ну? она сказала. Это да?

Да что? Очевидно, я ни с кем не занимался незащищенным сексом, пока тебя не было. Иисус.

Так продолжай, как ее зовут?

Затем он вышел из комнаты, но услышал смех матери, когда он поднимался по лестнице.Его жизнь всегда развлекала ее.

В понедельник в школе ему пришлось не смотреть на Марианну и не общаться с ней каким-либо образом. Он носил секрет с собой, как что-то большое и горячее, как переполненный поднос с горячими напитками, который ему приходилось таскать повсюду и никогда не проливать. Она просто вела себя как всегда, будто этого никогда не было, читая книгу в шкафчиках, как обычно, вступая в бессмысленные споры. Во вторник во время обеда Роб начал задавать вопросы о матери Коннелл, работающей в доме Марианны, а Коннелл просто съел свой обед и старался не делать никаких выражений лица.

Ты бы сам туда пошел? — сказал Роб. В особняк.

Коннелл покачал в руке сумку с фишками и заглянул в нее. — Да, — сказал он, — я был там несколько раз.

Как там внутри?

Он пожал плечами. — Не знаю, — сказал он. Очевидно, большой. Какая она в естественной среде обитания? — сказал Роб.

Не знаю.

Я бы сказал, она считает тебя своим дворецким, не так ли?

Коннелл вытер рот тыльной стороной ладони.Он казался жирным. Его чипсы были слишком солеными, и у него болела голова.

Сомневаюсь, — сказал Коннелл.

Но твоя мама — ее горничная, не так ли?

Ну, она просто уборщица. Она бывает там всего два раза в неделю, я не думаю, что они много общаются.

Разве у Марианны нет колокольчика, в который она бы позвонила, чтобы привлечь ее внимание, не так ли? — сказал Роб.

Коннелл ничего не сказал. В тот момент он не понимал ситуации с Марианной. После того, как он поговорил с Робом, он сказал себе, что все кончено, он просто занимался с ней сексом один раз, чтобы увидеть, на что это похоже, и больше он ее не увидит.Однако, даже когда он говорил все это самому себе, он мог слышать, как другая часть своего мозга, другим голосом, говорила: «Да, ты будешь». Это необъяснимое стремление действовать в соответствии с извращенными и тайными желаниями было частью его сознания, о котором он никогда раньше не подозревал. Он обнаружил, что фантазирует о ней в классе в тот день, на задворках математики, или когда они должны были играть в круглые столы. Он думал о ее маленьком влажном рту, и внезапно у него перехватывало дыхание, и ему приходилось изо всех сил пытаться наполнить свои легкие.

В тот же день после школы он пошел к ней домой. Всю дорогу в машине он держал радио включенным, чтобы ему не приходилось думать о том, что он делал. Когда они поднялись наверх, он ничего не сказал, позволил ей говорить. «Это так хорошо, — твердила она. Это так хорошо. Все ее тело было мягким и белым, как мучное тесто. Казалось, он идеально вписался в нее. Физически это казалось правильным, и он понимал, почему тогда люди совершали безумные поступки по сексуальным мотивам. Фактически, он понимал много вещей о мире взрослых, которые раньше казались загадочными.Но почему Марианна? Не то чтобы она была такой привлекательной. Некоторые считали ее самой уродливой девочкой в ​​школе. Какой человек захочет сделать это с ней? И все же он был там, кем бы он ни был, делал это. Она спросила его, хорошо ли ему, и он сделал вид, что не слышит ее. Она стояла на четвереньках, поэтому он не мог видеть выражения ее лица и не мог прочитать в нем то, что она думала. Через несколько секунд она сказала намного тише: я что-то делаю не так? Он закрыл глаза.

Нет, сказал он. Мне это нравится.

Тогда ее дыхание было прерывистым. Он прижал ее бедра к своему телу, а затем слегка отпустил. Она издала такой звук, как будто задыхалась. Он сделал это снова, и она сказала ему, что собирается приехать. — Это хорошо, — сказал он. Он сказал это так, словно для него ничего не могло быть более обычным. Его решение поехать в дом Марианны в тот день внезапно показалось очень правильным и разумным, возможно, единственным разумным поступком, который он когда-либо делал в своей жизни. Когда они закончили, он спросил ее, что ему делать с презервативом.Не отрывая лица от подушки, она сказала: «Можешь просто оставить ее на полу». Ее лицо было розовым и влажным. Он сделал то, что она сказала, а затем лег на спину, глядя на светильники. — Ты мне так нравишься, — сказала Марианна. Коннелл почувствовал, как на него нахлынуло приятное горе, отчего он чуть не заплакал. Вот так наступали моменты эмоциональной боли, бессмысленные или, по крайней мере, неразборчивые. Марианна жила совершенно свободной жизнью, он это понимал. Он был пойман разными соображениями. Его заботило, что о нем думают люди.Его даже волновало, что подумает Марианна, теперь это было очевидно.

Неоднократно он пытался записать свои мысли о Марианне на бумаге, чтобы разобраться в них. Его тронуло желание описать словами, как она выглядит и как говорит. Ее волосы и одежда. Копию Swann’s Way она читает в обеденное время в школьной столовой, с темным французским рисунком на обложке и корешком мятного цвета. Ее длинные пальцы переворачивают страницы. Она не ведет такой же образ жизни, как другие люди.Временами она ведет себя по-мирски, заставляя его чувствовать себя невежественным, но тогда она может быть такой наивной. Он хочет понять, как работает ее разум. Если он молча решает что-то не говорить, когда они разговаривают, Марианна спросит «что?» В течение одной или двух секунд. В этом вопросе « что? » Ему кажется, что в нем так много всего: не только криминалистическое внимание к его молчанию, которое позволяет ей в первую очередь задавать вопросы, но и желание полного общения, ощущение, что все недосказанное является нежелательным прерыванием между ними. .Он записывает эти вещи, длинные предложения со слишком большим количеством зависимых предложений, иногда соединенных запыхавшимися точками с запятой, как будто он хочет воссоздать точную копию Марианны в печати, как будто он может полностью сохранить ее для будущего просмотра. Затем он переворачивает новую страницу в блокноте, чтобы ему не приходилось смотреть на то, что он сделал.

О чем ты думаешь? — говорит Марианна.

Она заправляет волосы за ухо. — Колледж, — говорит он.

Вы должны подать заявление на изучение английского в Тринити.

Он снова смотрит на веб-страницу. В последнее время его охватило ощущение, что он на самом деле два разных человека, и вскоре ему придется выбирать, кто из них будет работать полный рабочий день, и оставить другого человека позади. У него жизнь в Каррикли, у него есть друзья. Если бы он поступил в колледж в Голуэе, он действительно мог бы остаться с той же социальной группой и жить той жизнью, которую всегда планировал, получая хорошую степень, имея хорошую девушку. Люди скажут, что он хорошо поработал. С другой стороны, он мог пойти в Тринити, как Марианна.Тогда жизнь была бы другой. Он начинал ходить на званые обеды и обсуждать помощь Греции. Он мог трахнуть каких-то странно выглядящих девушек, которые оказывались бисексуальными. Я читал «Золотая тетрадь», он мог им сказать. Верно, он это читал. После этого он никогда не вернется в Каррикли, он поедет куда-нибудь еще, в Лондон или Барселону. Люди не обязательно подумают, что он хорошо поработал; некоторые люди могут подумать, что он очень плохо поступил, в то время как другие полностью забудут о нем.Что подумает Лоррейн? Она хотела бы, чтобы он был счастлив, и ей было бы все равно, что говорят другие. Но старый Коннелл, тот, кого знают все его друзья: этот человек был бы в некотором роде мертв, или, что еще хуже, похоронен заживо и кричал под землей.

Тогда мы оба были бы в Дублине, — говорит он. Бьюсь об заклад, вы бы притворились, что не знаете меня, если бы мы столкнулись друг с другом.

Марианна сначала ничего не говорит. Чем дольше она молчит, тем больше он нервничает, как будто она действительно притворилась бы, что не знает его, и мысль о том, что она находится вне ее внимания, вызывает у него паническое чувство не только по поводу Марианны лично, но и по поводу его будущего, о том, что возможно для жизни. его.

Затем она говорит: Я бы никогда не стала притворяться, что не знаю тебя, Коннелл.

После этого тишина становится очень напряженной. Несколько секунд он лежит неподвижно. Конечно, он делает вид, что не знает Марианну в школе, но он не хотел говорить об этом. Так и должно быть. Если бы люди узнали, что он делал с Марианной втайне, игнорируя ее каждый день в школе, его жизнь была бы кончена. Он шел по коридору, и глаза людей следили за ним, как будто он был серийным убийцей или того хуже.Его друзья не думают о нем как о девиантном человеке, о человеке, который мог бы сказать Марианне Шеридан средь бела дня, совершенно трезвый: можно, я кончу тебе в рот? Со своими друзьями он ведет себя нормально. У него и Марианны своя личная жизнь в его комнате, где никто не может им помешать, так что нет причин смешивать разные миры. Тем не менее, он может сказать, что потерял опору в их обсуждении и оставил возможность для возникновения этой темы, хотя он не хотел этого, и теперь ему нужно что-то сказать.

Не могли бы вы? он говорит.

№

Хорошо, тогда я запишу английский в Тринити.

В самом деле? она говорит.

Ага. В любом случае, я не особо беспокоюсь о том, чтобы устроиться на работу.

Она слегка улыбается ему, как будто чувствует, что выиграла спор. Ему нравится давать ей это чувство. На мгновение кажется возможным сохранить оба мира, обе версии его жизни, и перемещаться между ними, как если бы они проходили через дверь. Он может пользоваться уважением таких людей, как Марианна, а также быть любимым в школе, он может формировать тайные мнения и предпочтения, не должно возникать никаких конфликтов, ему никогда не приходится выбирать одно вместо другого.С помощью лишь небольших уловок он может жить двумя совершенно разными жизнями, никогда не сталкиваясь с окончательным вопросом о том, что делать с собой или что он за человек. Эта мысль настолько утешительна, что в течение нескольких секунд он избегает встречаться взглядом с Марианной, желая еще немного поддержать веру. Он знает, что когда он смотрит на нее, он больше не сможет в это поверить.

Шесть недель спустя (апрель 2011 г.)

У них есть ее имя в списке.Она показывает вышибалу свое удостоверение личности. Когда она входит внутрь, интерьер становится тускло освещенным, похожим на пещеру, смутно фиолетовым, с длинными решетками по бокам и спускается на танцпол. Пахнет затхлым спиртом и плоским оловянным кольцом сухого льда. Некоторые из других девушек из комитета по сбору средств уже сидят за столом и рассматривают списки. — Привет, — говорит Марианна. Они оборачиваются и смотрят на нее.

Привет, — говорит Лиза. Ты плохо чистишься?

Ты великолепно выглядишь, — говорит Карен.

Рэйчел Моран ничего не говорит.Всем известно, что Рэйчел — самая популярная девочка в школе, но никому не разрешается это говорить. Вместо этого каждый должен делать вид, что не замечает, что его социальная жизнь устроена иерархически: одни люди находятся наверху, одни толкаются на среднем уровне, а другие — внизу. Марианна иногда видит себя в самом низу лестницы, но в других случаях она представляет себя полностью сброшенной с лестницы, на которую не влияет ее механика, поскольку она на самом деле не желает популярности и не делает ничего, чтобы она принадлежала ей.С ее точки зрения не очевидно, какие награды дает лестница, даже тем, кто действительно находится на вершине. Она трет плечо и говорит: Спасибо. Кто-нибудь хочет выпить? Я все равно пойду в бар.

Я думала, вы не употребляли алкоголь, — говорит Рэйчел.

Я выпью бутылку кулера Западного побережья, — говорит Карен. Если ты уверен.

Вино — единственный алкогольный напиток, который Марианна когда-либо пробовала, но когда она идет в бар, она решает заказать джин с тоником.Бармен откровенно смотрит на ее грудь, пока она разговаривает. Марианна понятия не имела, что мужчины действительно делают такие вещи помимо фильмов и телевидения, и этот опыт дает ей немного острых ощущений от женственности. На ней тонкое черное платье, облегающее ее тело. Место все еще почти пусто, хотя формально мероприятие уже началось. Вернувшись к столу, Карен экстравагантно благодарит ее за выпивку. — Я верну тебя, — говорит она. — Не беспокойся об этом, — говорит Марианна, размахивая рукой.

Постепенно люди начинают приходить.Включается музыка, звучит ремикс Destiny’s Child, и Рэйчел дает Марианне книгу лотерейных билетов и объясняет систему ценообразования. Марианну включили в комитет по сбору средств Дебс, предположительно, как шутку, но она все равно должна помогать в организации мероприятий. Книжка с билетами в руке, она продолжает парить рядом с другими девушками. Она привыкла наблюдать за этими людьми издалека, почти с научной точки зрения, но сегодня вечером, когда ей приходится разговаривать и вежливо улыбаться, она больше не наблюдатель, а злоумышленник, причем неуклюжий.Она продает билеты, выдает сдачу из сумочки в сумочке, покупает еще напитков, смотрит на дверь и разочарованно смотрит в сторону.

Ребята опаздывают, — говорит Лиза.

Из всех возможных парней Марианна знает, кто указан: Роб, с которым у Лизы постоянные отношения, и его друзья Эрик, Джек Хайнс и Коннелл Уолдрон. Их опоздание не ускользнуло от внимания Марианны.

Если они не появятся, я действительно убью Коннелла, — говорит Рэйчел.Вчера он сказал мне, что они обязательно придут.

Марианна ничего не говорит. Рэйчел часто так говорит о Коннелле, ссылаясь на личные разговоры, которые произошли между ними, как если бы они были особыми доверенными лицами. Коннелл игнорирует такое поведение, но он также игнорирует намеки, которые дает о нем Марианна, когда они остаются наедине.

Скорее всего, они еще не выпили в «Робе», — говорит Лиза.

К тому времени, как они доберутся сюда, они будут полностью уничтожены, — говорит Карен.

Марианна достает из сумки телефон и пишет Коннеллу текстовое сообщение: «Здесь идет оживленная дискуссия по поводу вашего отсутствия.Вы вообще планируете приехать? Через тридцать секунд он отвечает: да, Джек просто везде болел, так что нам пришлось посадить его в такси и т. Д. По дороге. как у вас общение с людьми. Марианна отвечает: «Теперь я новая популярная девочка в школе. Все носят меня по танцполу, скандируя мое имя. Она кладет телефон обратно в сумку. В этот момент для нее нет ничего более радостного, чем сказать: «Они скоро будут в пути». Какой ужасающий и сбивающий с толку статус обретет ее в этот единственный момент, насколько это будет дестабилизировать, насколько разрушительно.

Хотя Каррикли — единственное место, где когда-либо жила Марианна, это не тот город, который она знает особенно хорошо. Она не пьет в пабах на Мейн-стрит, а до сегодняшнего вечера она никогда не была в единственном ночном клубе города. Она никогда не была в жилом комплексе Knocklyon. Она не знает названия реки, которая течет коричневым и грязным путем мимо Центра и за церковной автостоянкой, цепляясь за тонкие полиэтиленовые пакеты в своем течении, или где река течет дальше.Кто ей скажет? Единственный раз, когда она уезжает из дома, — это пойти в школу, на принудительную массовую поездку по воскресеньям и в дом Коннелла, когда никого нет дома. Она знает, сколько времени нужно, чтобы добраться до города Слайго — двадцать минут, — но расположение других близлежащих городов и их размеры по отношению к Каррикли остаются для нее загадкой. Кулани, Скрин, Баллисадэр, она почти уверена, что все они находятся в непосредственной близости от Каррикли, и имена неясно напоминают ей, но она не знает, где они.Она никогда не была в спортивном центре. Она никогда не пила на заброшенной шляпной фабрике, хотя ее проезжали на машине.

Точно так же для нее невозможно узнать, какие семьи в городе считаются хорошими семьями, а какие нет. Это то, что она хотела бы знать, просто чтобы иметь возможность отвергнуть это более полно. Она из хорошей семьи, а Коннелл из плохой, это она хорошо знает. Уолдроны известны в Каррикли. Один из братьев Лоррейн однажды сидел в тюрьме, Марианна не знает, за что, а другой несколько лет назад попал в аварию на мотоцикле на кольцевой развязке и чуть не погиб.И, конечно же, Лоррейн забеременела в семнадцать лет и бросила школу, чтобы родить ребенка. Тем не менее, Коннелл в наши дни считается настоящим уловом. Он прилежен, в футболе играет центрального нападающего, симпатичен, в драки не лезет. Он всем нравится. Он тихий. Даже мать Марианны одобрительно скажет: этот мальчик совсем не похож на Уолдрона. Мать Марианны — поверенный. Ее отец тоже был солиситором.

На прошлой неделе Коннелл упомянул нечто под названием «призрак».

Марианна никогда не слышала об этом раньше, ей пришлось спросить его, что это было.Его брови взлетели. — Призрак, — сказал он. Поместье-призрак, Маунтин-Вью. Прямо за школой. Марианна смутно знала, что на участке за школой что-то строят, но она не знала, что там сейчас жилой комплекс или что в нем никто не живет. — Там люди пьют, — добавил Коннелл. — сказала Марианна. Она спросила, на что это похоже. Он сказал, что хотел бы показать ей, но вокруг всегда были люди. Он часто делает веселые замечания о том, чего «желает». «Я бы хотел, чтобы тебе не пришлось идти», — говорит он, когда она уезжает, или: «Я бы хотел, чтобы ты остался на ночь».Марианна знает, что если бы он действительно желал чего-либо из этого, они бы случились. Коннелл всегда получает то, что хочет, и потом начинает жалеть себя, когда то, что он хочет, не делает его счастливым.

Как бы то ни было, он в конце концов отвел ее посмотреть поместье призраков. Однажды днем ​​они приехали туда на его машине, и он вышел первым, чтобы убедиться, что никого нет рядом, прежде чем она последовала за ним. Дома были огромными, с голыми бетонными фасадами и заросшими лужайками. Некоторые из пустых оконных проемов были закрыты пластиковой пленкой, которая громко развевалась на ветру.Шел дождь, и она оставила куртку в машине. Она скрестила руки, прищурившись, глядя на мокрые шиферные крыши.

Хотите заглянуть внутрь? — сказал Коннелл.

Входная дверь дома № 23 не заперта. В доме было тише и темнее. Место было грязным. Носком ботинка Марианна ткнула в пустую бутылку из-под сидра. На полу валялись окурки, и кто-то затащил матрас в пустую гостиную. Матрас был сильно испачкан сыростью и чем-то похожим на кровь.

Довольно мерзко, — вслух сказала Марианна. Коннелл молчал, просто оглядываясь.

Вы часто здесь зависаете? она сказала.

Он пожал плечами. «Ничего особенного, — сказал он. Раньше немного, больше не особо.

Пожалуйста, скажи мне, что ты никогда не занимался сексом на этом матрасе.

Он рассеянно улыбнулся. Нет, сказал он. Ты думаешь, это то, чем я занимаюсь на выходных?

Вид.

Тогда он ничего не сказал, от чего ей стало еще хуже.Он бесцельно пнул раздавленную банку голландского золота и послал ее к французским дверям.

Это, вероятно, в три раза больше моего дома, сказал он.

Вы бы сказали?

Она чувствовала себя глупо из-за того, что не понимала, о чем он думал. Наверное, сказала она. Очевидно, я не видел наверху.

Четыре спальни.

Иисус.

Просто валяется пусто, в нем никто не живет, сказал он. Почему они их не раздают, если не могут их продать? Я искренне прошу вас.

Она пожала плечами. На самом деле она не понимала почему. Она сказала, что это как-то связано с капитализмом.

Ага. Все, вот в чем проблема, не так ли?

Она кивнула. Он посмотрел на нее, словно выходя из сна. Тебе холодно? он сказал. Похоже, ты мерзнешь.

Она улыбнулась, потерла нос. Он расстегнул молнию на своей черной куртке Puffa и накинул ей на плечи. Они стояли очень близко. Она бы легла на землю и позволила бы ему пройти по своему телу, если бы он захотел, он это знал.

Когда я гуляю на выходных или где-то еще, сказал он, я не гонюсь за другими девушками или чем-то еще.

Марианна улыбнулась и сказала: Нет, я думаю, они придут за тобой.

Он усмехнулся, он посмотрел на свои туфли. — У тебя очень забавное представление обо мне, — сказал он.

Она сомкнула пальцы в его школьном галстуке. Впервые в жизни она могла говорить шокирующие вещи и использовать ненормативную лексику, поэтому она делала это много. Если бы я хотела, чтобы ты трахнул меня здесь, сказала она, ты бы сделал это?

Выражение его лица не изменилось, но его руки начали двигаться под ее свитером, показывая, что он слушает.Через несколько секунд он сказал: Да. Если хочешь, да. Ты всегда заставляешь меня делать такие странные вещи.

Что это значит? она сказала. Я ничего не могу заставить тебя сделать.

Да, можно. Как ты думаешь, есть ли еще человек, с которым я бы поступил так? Серьезно, как ты думаешь, кто-нибудь еще мог заставить меня красться после школы и всего такого?

Что вы хотите, чтобы я сделал? Оставить вас в покое?

Он посмотрел на нее, по-видимому, озадаченный таким поворотом дискуссии.Покачав головой, он сказал: «Если бы ты это сделал». . .

Она посмотрела на него, но он больше ничего не сказал. Если бы я сделал это, что? она сказала.

Не знаю. Вы имеете в виду, если бы вы просто не хотели больше друг друга видеть? Честно говоря, я был бы удивлен, потому что тебе кажется, что тебе это нравится.

А что, если я встречу кого-нибудь, кому я больше понравлюсь?

Он засмеялся. Она сердито отвернулась, вырвалась из его хватки и обняла себя за грудь. Он сказал привет, но она не обернулась.Она стояла перед отвратительным матрасом, весь в пятнах ржавого цвета. Он осторожно подошел к ней сзади и приподнял ее волосы, чтобы поцеловать ее шею сзади.

Простите за смех, сказал он. Вы делаете меня неуверенным, говоря о том, что не хотите больше со мной тусоваться. Я думал, я тебе нравлюсь.

Она закрыла глаза. — Ты мне нравишься, — сказала она.

Ну, если бы ты встретил кого-то, кто тебе больше понравился, я бы разозлился, хорошо? Раз уж вы об этом спрашиваете. Я бы не был счастлив. Хорошо?

Твой друг Эрик сегодня на глазах у всех назвал меня ничтожеством.

Коннелл замолчал. Она чувствовала его дыхание. — Я этого не слышал, — сказал он.

Вы были в ванной или где-то еще. Он сказал, что я похожа на гладильную доску.

Бля, он такой придурок. Поэтому у тебя плохое настроение? Она пожала плечами. Коннелл обнял ее за живот.

Он только пытается действовать вам на нервы, сказал он. Если бы он думал, что у него есть хоть малейший шанс с вами, он бы говорил совсем иначе. Он просто думает, что ты смотришь на него свысока.

Она снова пожала плечами, прикусив нижнюю губу.

Тебе не о чем беспокоиться из-за своей внешности, — сказал Коннелл.

Хм.

Ты мне нравишься не только за твои мозги, поверь мне.

Она засмеялась, чувствуя себя глупо.

Он потер ее ухо носом и добавил: Я буду скучать по тебе, если ты больше не хочешь меня видеть.

Ты скучаешь по ночам со мной? она сказала.

Он прикоснулся рукой к ее бедренной кости, качая ее спиной к своему телу, и тихо сказал: Да, много.

Мы можем вернуться к вам домой?

Он кивнул.Несколько секунд они просто стояли неподвижно, его руки обнимали ее, его дыхание касалось ее уха. «Большинство людей проживают всю свою жизнь, — подумала Марианна, — никогда по-настоящему не чувствуя такой близости с кем-либо».

Наконец, после третьего джин-тоника, дверь распахивается, и приходят мальчики. Девушки из комитета встают и начинают их дразнить, ругать за опоздание и тому подобное. Марианна отстраняется, ища взгляд Коннелла, на который он не отвечает.Он одет в белую рубашку с пуговицами, те же кроссовки Adidas, которые он носит везде. Другие мальчики тоже носят рубашки, но выглядят более формально, блестяще и надеты с кожаными модельными туфлями. В воздухе витает тяжелый, волнующий запах лосьона после бритья. Эрик ловит взгляд Марианны и внезапно отпускает Карен, что достаточно очевидно, чтобы все остальные тоже оглядывались.

Посмотри на себя, Марианна, — говорит Эрик.

Она не может сразу сказать, искренен он или насмехается.Все мальчики сейчас смотрят на нее, кроме Коннелла.

Я серьезно, — говорит Эрик. Отличное платье, очень сексуальное.

Рэйчел начинает смеяться, наклоняется, чтобы сказать что-то Коннеллу на ухо. Он слегка отворачивается и не смеется. Марианна чувствует определенное давление в голове, которое она хочет ослабить криком или плачем.

Пойдем потанцевать, — говорит Карен.

Я никогда не видела, чтобы Марианна танцевала, — говорит Рэйчел.

Что ж, теперь ты ее видишь, — говорит Карен.

Карен берет Марианну за руку и тянет ее к танцполу. Играет песня Канье Уэста, на которую взят сэмпл Кертиса Мэйфилда. Марианна все еще держит лотерею в одной руке, и она чувствует, что другая рука влажная внутри Карен. Танцпол переполнен, и от ее туфлей до ног дрожит бас. Карен пьяно кладет руку Марианне на плечо и говорит ей на ухо: не обращайте внимания на Рэйчел, она в мерзком юморе. Марианна кивает головой, двигаясь телом в такт музыке.Чувствуя себя пьяной, она поворачивается, чтобы обыскать комнату, желая знать, где Коннелл. Она сразу видит его, стоящего наверху ступенек. Он наблюдает за ней. Музыка такая громкая, что она пульсирует в ее теле. Все вокруг разговаривают и смеются. Он просто смотрит на нее и ничего не говорит. Под его взглядом ее движения кажутся усиленными, возмутительными, а вес руки Карен на ее плече чувственный и горячий. Она качает бедрами вперед и свободно проводит рукой по волосам.

Карен ей на ухо говорит: Он все время наблюдал за тобой.

Марианна смотрит на него, а затем снова на Карен, ничего не говоря, стараясь не позволить ее лицу сказать что-либо.

Теперь вы понимаете, почему у Рэйчел с вами плохое настроение, — говорит Карен. Когда она говорит, она чувствует запах винного шприца в дыхании Карен, она может видеть свои начинки. Она ей так нравится в этот момент. Они танцуют еще немного, а затем вместе поднимаются наверх, взявшись за руки, теперь запыхавшись, ни о чем не ухмыляясь. Эрик и Роб делают вид, что спорят. Коннелл почти незаметно приближается к Марианне, и их руки соприкасаются.Ей хочется взять его руку и пососать кончики его пальцев один за другим.

Рэйчел поворачивается к ней и говорит: Может, ты когда-нибудь попробуешь продать несколько лотерейных билетов?

Марианна улыбается, и эта улыбка кажется самодовольной, почти насмешливой, и она говорит: Хорошо.

Я думаю, эти парни захотят купить, — говорит Эрик.

Он кивает в сторону двери, куда прибыли несколько пожилых парней. Их здесь быть не должно, в ночном клубе сказали, что только билетеры.Марианна не знает, кто они, может быть, чьи-то братья или двоюродные братья, или просто мужчины лет двадцати, которые любят тусоваться со школьными сборщиками денег. Они видят, как Эрик машет рукой и подходит. Марианна ищет в сумочке кошелек на случай, если они захотят купить лотерейные билеты.

Как дела, Эрик? говорит один из мужчин. Кто здесь твой друг?

Это Марианна Шеридан, — говорит Эрик. Я бы сказал, вы бы знали ее брата. Алан, он был бы на курсе Мика.

Мужчина кивает, глядя на Марианну с головы до ног.Она безразлична к его вниманию. Музыка слишком громкая, чтобы услышать, что Роб говорит на ухо Эрику, но Марианна чувствует, что это связано с ней.

Дайте вам выпить, — говорит мужчина. Что ты имеешь?

Нет, спасибо, — говорит Марианна.

Затем мужчина обнимает ее за плечи. Она замечает, что он очень высокий. Выше Коннелла. Его пальцы гладят ее обнаженную руку. Она пытается отмахнуться от него, но он не отпускает. Один из его друзей начинает смеяться, и Эрик смеется вместе.

Красивое платье, — говорит мужчина.

Можешь отпустить меня? она говорит.

Очень низко, не так ли?

Одним движением он убирает руку с ее плеча и сжимает ее правую грудь на глазах у всех. Она мгновенно отрывается от него, подтягивая платье до ключицы, чувствуя, как ее лицо наполняется кровью. Ее глаза болят, и она чувствует боль в том месте, где он схватил ее. За ней смеются остальные. Она их слышит. Рэйчел смеется, и в ушах Марианны звучит резкий звук.

Не оборачиваясь, Марианна выходит за дверь, позволяя ей захлопнуться за ней. Сейчас она в коридоре с гардеробом и не может вспомнить, правый или левый выход. Ее трясет всем телом. Гардероб спрашивает, в порядке ли она. Марианна уже не знает, насколько она пьяна. Она делает несколько шагов к двери слева, затем прислоняется спиной к стене и начинает скользить вниз к сидячей позиции на полу. У нее болит грудь там, где ее схватил этот мужчина.Он не шутил, он хотел сделать ей больно. Она сейчас на полу, прижимая колени к груди.

Вверх по коридору дверь снова открывается, и выходит Карен, Эрик, Рэйчел и Коннелл следуют за ней. Они видят Марианну на полу, и Карен подбегает к ней, в то время как остальные трое остаются стоять на своих местах, не зная, что делать, или не желая ничего делать. Карен наклоняется перед Марианной и касается ее руки. У Марианны болят глаза, и она не знает, куда смотреть.

Ты в порядке? Карен говорит.

Я в порядке, — говорит Марианна. Мне жаль. Думаю, я просто слишком много выпил.

Оставь ее, — говорит Рэйчел.

Вот, послушайте, это было немного весело, — говорит Эрик. Пэт на самом деле достаточно здравомыслящий парень, если вы познакомитесь с ним поближе.

Я думаю, это было забавно, — говорит Рэйчел.

Карен резко оборачивается и смотрит на них. Почему ты вообще здесь, если думаешь, что это было так смешно? она говорит. Почему бы тебе не пойти и не подружиться со своим лучшим другом Пэтом? Если вы думаете, что приставать к молодым девушкам это так забавно?

Как поживает Марианна молодая ? говорит Эрик.

Мы все тогда смеялись, — говорит Рэйчел.

Это неправда, — говорит Коннелл.

Тогда все смотрят на него. Марианна смотрит на него.

Их глаза встречаются.

Ты в порядке? он говорит.

О, ты хочешь поцеловать ее получше? говорит Рэйчел.

Его лицо сейчас покраснело, и он прикасается рукой ко лбу. Все по-прежнему смотрят на него. Стена кажется холодной спине Марианны.

Рэйчел, он говорит, ты бы когда-нибудь отвалила?

Карен и Эрик обмениваются взглядами, широко распахнув глаза, Марианна может их видеть.Коннелл никогда не говорит и не ведет себя подобным образом в школе. За все эти годы она ни разу не видела, чтобы он вел себя агрессивно, даже когда над ним насмехались. Рэйчел просто вскидывает голову и возвращается в клуб. Дверь тяжело закрывается на петлях. Коннелл продолжает потирать лоб еще секунду. Карен что-то говорит Эрику, Марианна не знает, что это такое. Затем Коннелл смотрит на Марианну и говорит: ты хочешь домой? Я за рулем, могу тебя подбросить. Она кивает головой. Карен помогает ей подняться с пола.Коннелл засовывает руки в карманы, словно желая случайно не дотронуться до нее. — Простите за шум, — говорит Марианна Карен. Я чувствую себя глупо. Я не привык пить.

«Это не твоя вина», — говорит Карен.

Спасибо за такую ​​милость, — говорит Марианна.

Они снова сжимают руки. Марианна следует за Коннеллом к ​​выходу, а затем огибает отель, где припаркована его машина. Здесь темно и прохладно, за спиной слабо доносится музыка из ночного клуба.Она садится на пассажирское сиденье и пристегивает ремень безопасности. Он закрывает дверь водителя и вставляет ключи в замок зажигания.

Простите за шум, — снова говорит она.

Нет, — говорит Коннелл. Мне жаль, что другие были так глупы по этому поводу. Они просто думают, что Пэт великолепен, потому что иногда у него дома устраивают вечеринки. Я не знаю, если у вас есть домашние вечеринки, это нормально — связываться с людьми.

Это действительно больно. Что он сделал.

Коннелл ничего не говорит.Он просто руками месит руль. Он смотрит себе на колени и быстро выдыхает, почти как при кашле. — Извини, — говорит он. Потом заводит машину. Несколько минут они едут в тишине, Марианна охлаждает лоб к окну.

Хочешь ненадолго вернуться в мой дом? он говорит.

Лоррейн здесь нет?

Он пожимает плечами. Он стучит пальцами по колесу. — Она, наверное, уже в постели, — говорит он. Я имею в виду, мы могли бы немного потусоваться, прежде чем я отвезу тебя домой.Ничего страшного, если не хочешь.

Что, если она еще не спит?

Честно говоря, она в любом случае довольно спокойно относится к подобным вещам. Как будто я действительно не думаю, что ей все равно.

Марианна смотрит в окно на проезжающий город. Она знает, что он говорит: что он не против, если его мать узнает о них. Может, она уже знает.

Лоррейн кажется действительно хорошей родительницей, — замечает Марианна.

Ага. Я так думаю.

Должно быть, она тобой гордится.Ты единственный мальчик в школе, который действительно хорошо учился во взрослом возрасте.

Коннелл смотрит на нее. Как у меня все получилось? он говорит.

Что ты имеешь в виду? Ты всем нравишься. И в отличие от большинства людей вы на самом деле хороший человек.

Он делает выражение лица, которое она не может понять, приподнимает брови или хмурится. Когда они возвращаются в его дом, все окна темны, и Лоррейн лежит в постели. В комнате Коннелла он и Марианна ложатся и шепчутся.Он говорит ей, что она красивая. Она никогда не слышала об этом раньше, хотя иногда в частном порядке подозревала это про себя, но слышать это от другого человека кажется другим. Она прикасается его рукой к своей груди, где ей больно, и он целует ее. Лицо у нее мокрое, она плакала. Он целует ее в шею. Ты в порядке? он говорит. Когда она кивает, он убирает ее волосы назад и говорит: «Знаете, можно расстраиваться». Она лежит лицом к его груди. Она чувствует себя мягкой тканью, которая отжата и с нее капает.

Ты бы никогда не ударил девушку, не так ли? она говорит.

Боже, нет. Конечно, нет. Почему вы спрашиваете об этом?

Не знаю.

Как вы думаете, я из тех людей, которые бьют девушек? он говорит.

Она очень сильно прижимается лицом к его груди. По ее словам, отец бил мою маму. Несколько секунд, которые кажутся невероятно долгими, Коннелл ничего не говорит. Затем он говорит: Иисус. Мне жаль. Я этого не знал.

Ничего страшного, — говорит она.

Он тебя когда-нибудь бил?

Иногда.

Коннелл снова молчит. Он наклоняется и целует ее в лоб. Я бы никогда не причинил тебе вреда, хорошо? он говорит. Никогда. Она кивает и ничего не говорит. «Ты делаешь меня по-настоящему счастливым», — говорит он. Его рука скользит по ее волосам и добавляет: «Я люблю тебя». Я не просто говорю это, я действительно говорю. Ее глаза снова наполняются слезами, и она закрывает их. Даже в памяти она найдет этот момент невыносимо напряженным, и она осознает это сейчас, когда это происходит.Она никогда не считала себя достойной любить кого-либо. Но теперь у нее новая жизнь, для которой это первый момент, и даже по прошествии многих лет она все равно будет думать: да, это было начало моей жизни.

Фотография © Maia Flore / Agence Vu ’/ Camera Press, из Ситуации , 2012

Дом: Отрывок «Даниэль Стил

Глава первая

Сара Андерсон вышла из офиса в девять тридцать во вторник в июне на встречу со Стэнли Перлманом в десять часов.Она поспешно вышла из здания на One Market Plaza, сошла с тротуара и остановила такси. Ей пришло в голову, как всегда, что однажды она встретится с ним в последний раз. Он всегда говорил, что это так. Она начала ожидать, что он будет жить вечно, несмотря на его протесты и вопреки реалиям времени. Ее юридическая фирма занималась его делами более полувека. Последние три года она была его адвокатом по налогам и собственности. В свои тридцать восемь лет Сара была партнером фирмы в течение последних двух лет и унаследовала Стэнли в качестве клиента, когда умер его предыдущий поверенный.

Стэнли пережил их всех. Ему было девяносто восемь лет. Иногда в это было трудно поверить. Его ум был как никогда острым, он жадно читал и хорошо знал все нюансы и изменения в текущих налоговых законах. Он был интересным и интересным клиентом. Стэнли Перлман всю свою жизнь был гением в бизнесе. Единственное, что изменилось за эти годы, — это то, что его тело предало его, но ни разу его разум. Он был прикован к постели уже почти семь лет.За ним ухаживали пять медсестер, три — регулярно в восьмичасовые смены, две — в качестве помощи. Большую часть времени он чувствовал себя комфортно и уже много лет не выходил из дома. Сара всегда любила его и восхищалась им, хотя другие считали его вспыльчивым и сварливым. Она думала, что он замечательный человек. Она дала таксисту Стэнли адрес Скотт-стрит. Они пробрались через оживленное движение в финансовом районе Сан-Франциско и направились на запад, в сторону Пасифик-Хайтс, где он прожил в одном доме семьдесят шесть лет.

Ярко светило солнце, когда они поднимались на Ноб-Хилл по Калифорнийской улице, и она знала, что могло быть иначе, когда они добрались до города. Туман часто нависал над жилой частью города, даже когда в центре было тепло и солнечно. Туристы с удовольствием свисали с канатной дороги, улыбаясь и оглядываясь. Сара приносила Стэнли какие-то бумаги на подпись, ничего особенного. Он всегда вносил небольшие дополнения и корректировки в свое завещание. Он был готов умереть все годы, которые она знала его, и задолго до этого.Но, несмотря на это, всякий раз, когда ему казалось, что ему становится хуже или он страдает от кратковременной болезни, он всегда сплачивается и держится, к своему большому огорчению. Он сказал ей только тем утром, когда она позвонила ему, чтобы подтвердить свою встречу с ним, что он плохо себя чувствует в течение последних нескольких недель, и это не заставит себя долго ждать.

«Перестань мне угрожать, Стэнли», — сказала она, кладя ему последние бумаги в свой портфель. «Ты нас всех переживешь».

Иногда ей было грустно по нему, хотя в нем не было ничего удручающего, и он редко жалел себя.Он по-прежнему рявкнул приказы медсестрам, ежедневно читал The New York Times и The Wall Street Journal, а также местные газеты, любил сэндвичи с пастрами и гамбургеры и рассказывал с поразительной точностью и историческими подробностями о своих годах, проведенных на Нижнем Востоке. Сторона Нью-Йорка. Он приехал в Сан-Франциско в 1924 году в шестнадцать лет. Он был замечательно умен в поиске работы, заключении сделок, работе с нужными людьми, использовании возможностей и экономии денег. Он покупал собственность, всегда при необычных обстоятельствах, иногда охотясь на чужие несчастья, как он с готовностью признавал, и совершал сделки, используя все доступные ему кредиты.Ему удавалось зарабатывать деньги, в то время как другие теряли их во время Депрессии. Он был воплощением человека, который добился своего.

Ему нравилось говорить, что он купил дом, в котором жил, за «гроши» в 1930 году. А значительно позже он был одним из первых, кто построил торговые центры в Южной Калифорнии. Большая часть его ранних денег была сделана на девелопменте, обменивая одно здание на другое, иногда покупая землю, которая никому не нужна, и выжидала своего часа, чтобы продать ее позже или построить на ней офисные здания или торговые центры.Позже он проявил такое же интуитивное чутье, инвестируя в нефтяные скважины. Состояние, которое он накопил, к настоящему времени было буквально ошеломляющим. Стэнли был гением в бизнесе, но мало что сделал в своей жизни. У него не было детей, он никогда не был женат, не общался ни с кем, кроме адвокатов и медсестер. Никто не заботился о Стэнли Перлмане, кроме его молодого адвоката Сары Андерсон, и никого, кто бы не стал скучать по нему после его смерти, кроме медсестер, которых он нанял. Девятнадцать наследников, перечисленных в завещании, которое Сара снова обновляла для него (на этот раз, включая ряд нефтяных скважин, которые он только что купил в округе Ориндж после продажи нескольких других, снова в нужное время), были внучатыми племянницами. и племянники, с которыми он никогда не встречался и не переписывался, и два пожилых кузена, которые были почти столько же лет, как и он, и которых, по его словам, не видел с конца сороковых годов, но к которым испытывал некоторую смутную привязанность.По правде говоря, он ни к кому не был привязан и не скрывал этого. У него была одна миссия на протяжении всей своей жизни, и только одна, и она заключалась в зарабатывании денег. Он достиг своей цели. Он сказал, что в молодости он был влюблен в двух женщин, но ни разу не предлагал жениться и потерял связь с ними обеими, когда они отказались от него и вышли замуж за других мужчин более шестидесяти лет назад.

Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что у него нет детей. Он думал о Саре как о внуке, которого у него никогда не было, но он мог бы иметь, если бы он нашел время, чтобы жениться.Она была той внучкой, которую он хотел бы иметь. Она была умной, веселой, интересной, быстрой, красивой и хорошо знала свое дело. Иногда, когда она приносила ему бумаги, он любил сидеть, смотреть на нее и часами разговаривать с ней. Он даже держал ее за руку, чего никогда не делал со своими медсестрами. Они действовали ему на нервы и раздражали его, покровительствовали ему и суетились так, как он ненавидел. Сара никогда этого не делала. Она сидела там, выглядя молодой и красивой, и рассказывала ему о вещах, которые его интересовали.Она всегда знала свое дело о новых налоговых законах. Ему понравилось, что она предложила новые идеи о том, как сэкономить ему деньги. Сначала он опасался ее из-за ее молодости, а затем постепенно стал доверять ей, когда она посещала свою маленькую затхлую комнатку на чердаке дома на Скотт-стрит. Она поднялась по черной лестнице, неся свой портфель, осторожно вошла в его комнату, села на стул рядом с его кроватью, и они говорили, пока она не увидела, что он устал. Каждый раз, приходя к нему, она боялась, что это будет последний раз.А потом он звонил ей с какой-то новой идеей, каким-то новым планом, который ему в голову приходил, что-то, что он хотел купить, продать, приобрести или избавиться. И все, чего он касался, всегда увеличивало его состояние. Даже в девяносто восемь лет Стэнли Перлман обладал чутьем Мидаса, когда дело касалось денег. И, что лучше всего, несмотря на огромную разницу в возрасте, за те годы, что она работала с ним, Сара и Стэнли стали друзьями.

Сара выглянула в окно такси, когда они проезжали Собор Грейс на вершине Ноб-Хилла, и откинулась на спинку сиденья, думая о нем.Она задавалась вопросом, действительно ли он болен, и может ли это быть в последний раз. Прошлой весной он дважды болел пневмонией и каждый раз чудом выжил. Может быть, теперь он этого не сделает. Его медсестры усердно заботились о нем, но рано или поздно, в его возрасте, что-то должно было его достать. Это было неизбежно, хотя Сара этого боялась. Она знала, что будет ужасно скучать по нему, когда его не будет.

Ее длинные темные волосы были аккуратно зачесаны назад, глаза были большими и почти васильковыми.Он прокомментировал их в первый раз, когда увидел ее, и спросил, носит ли она цветные контактные линзы. Она засмеялась над вопросом и заверила его, что нет. Ее обычно кремовая кожа на этот раз была загорелой, через несколько выходных на озере Тахо. Ей нравилось ходить в походы, плавать и кататься на горном велосипеде. Выходные всегда приносили облегчение после долгих часов, которые она проводила в своем офисе. Ее партнерство с юридической фирмой было хорошо заработано. Она окончила Стэнфордский юридический институт с отличием и была уроженкой Сан-Францисканки.Она прожила здесь всю свою жизнь, за исключением четырех лет, которые она провела в Гарварде. Ее квалификация и упорный труд произвели впечатление на Стэнли и ее партнеров. Когда они встретились, Стэнли сильно ее подбил и заметил, что она больше похожа на модель. Она была высокой, тонкой, спортивной формы и с длинными ногами, которыми он всегда безмолвно восхищался. На ней был аккуратный темно-синий костюм, который она всегда надевала, когда навещала его. Единственное украшение, которое она носила, была пара маленьких бриллиантовых серег, подаренных Стэнли на Рождество.Он заказал их для нее по телефону у Неймана Маркуса. Обычно он не был щедрым, он предпочитал давать медсестрам деньги на каникулах, но он питал слабость к Саре, как и она к нему. Она дала ему несколько пледов из кашемира, чтобы согреться. Его дом всегда казался холодным и сырым. Он громко ругал медсестер, когда они включали обогреватель. Стэнли предпочел использовать одеяло, чем быть небрежным, как он считал, со своими деньгами.

Сару всегда заинтриговал тот факт, что он никогда не занимал основную часть дома, а только старые комнаты для слуг на чердаке.Он сказал, что купил это место в качестве инвестиции, всегда хотел продать и никогда не делал этого. Он хранил дом больше из-за лени, чем из-за глубокой привязанности к нему. Это был большой красивый, некогда роскошный дом, построенный в двадцатых годах. Стэнли сказал ей, что семья, построившая его, пережила тяжелые времена после аварии 29 года, и он купил ее в 1930 году. Тогда он переехал в одну из комнат старых горничных со старой латунной кроватью, комод, который там оставили прежние владельцы, и стул, у которого так давно умерли пружины, что сидеть на нем было все равно, что стоять на бетоне.Латунную кровать заменили больничной койкой десять лет назад. На стене висела старая фотография пожара после землетрясения, а в его комнате не было ни одной фотографии человека. В его жизни не было людей, только инвестиции и адвокаты. В доме нигде не было ничего личного. Вся мебель была продана первоначальными владельцами отдельно на аукционе, тоже почти за бесценок. И Стэнли никогда не удосужился обставить его, когда въехал. Он сказал ей, что дом был полностью обнажен до того, как он получил его.Комнаты были просторными и некогда элегантными, на некоторых окнах рваные занавески. Другие были заколочены, так что любопытные не могли заглянуть внутрь. И хотя она никогда этого не видела, Саре сказали, что там был бальный зал. Она никогда не ходила по дому, а вошла прямо через служебную дверь вверх по черной лестнице в его спальню на чердаке. Ее единственная цель приехать сюда — увидеть Стэнли. У нее не было причин совершать поездку по дому, за исключением того, что она знала, что однажды, более чем вероятно, когда он уйдет, ей придется продать его.Все его наследники жили во Флориде, Нью-Йорке или на Среднем Западе, и ни один из них не был бы заинтересован в том, чтобы владеть огромным белым слоновьим домом в Калифорнии. Каким бы прекрасным оно ни было, никому из них это не пригодится, как и Стэнли. Трудно было поверить, что он прожил в нем семьдесят шесть лет, не обставляя его и не переезжая с чердака. Но это был Стэнли. Возможно, эксцентричный, непритязательный, непритязательный, преданный и уважаемый клиент. Сара Андерсон была его единственным другом.Остальной мир забыл о его существовании. И какие бы друзья у него ни были, он их давно пережил.

Такси остановилось по адресу на Скотт-стрит, который Сара дала водителю. Она оплатила проезд, взяла свой портфель, вышла из такси и позвонила в заднюю дверь. Как она и ожидала, здесь было заметно холоднее и туманно, и она дрожала в своей легкой куртке. На ней был тонкий белый свитер под темно-синим костюмом, и она выглядела как всегда по-деловому, когда медсестра открыла дверь и улыбнулась, увидев ее.Им потребовалась целая вечность, чтобы спуститься с чердака. Сара знала, что в доме четыре этажа и подвал, и пожилые медсестры, ухаживающие за ним, передвигались медленно. Тот, кто открыл дверь Саре, был относительно новым, но она уже видела Сару раньше.

«Mr. Перлман ждет тебя, — вежливо сказала она, отойдя в сторону, чтобы впустить Сару, и закрыла за собой дверь.

Они использовали только служебную дверь, так как она была удобнее черной лестницы, ведущей на чердак.Входную дверь не трогали годами и держали на замках. Свет в основной части дома ни разу не был включен. Единственные огни, которые горели в доме в течение многих лет, были на чердаке. Готовили они в маленькой кухне на том же этаже, который когда-то служил кладовой. Основная кухня, ставшая теперь частью истории, находилась в подвале. В нем были старомодные холодильники и шкафчик для мяса. Раньше приходил ледовик и приносил огромные глыбы льда. Печь была пережитком двадцатых годов, а Стэнли не работал с ней по крайней мере с сороковых.Это была кухня, предназначенная для стайки поваров и слуг под присмотром экономки и дворецкого. Это не имело ничего общего с образом жизни Стэнли. В течение многих лет он приходил домой с бутербродами и едой на вынос из закусочных и простых ресторанов. Он никогда не готовил для себя и каждое утро выходил завтракать в предыдущие годы, пока не был прикован к постели. Дом был местом, где он спал на спартанской медной кровати, принимал душ и брился по утрам, а затем отправлялся в центр города в свой офис, чтобы заработать больше денег.Он редко приходил домой раньше десяти вечера. Иногда даже до полуночи. У него не было причин спешить домой.

Из издания в твердом переплете.

Выдержка из Дом Даниэль Стил. Авторские права © 2006 Даниэль Стил. Взято с разрешения Dell, подразделения Random House, Inc. Все права защищены. Никакая часть этого отрывка не может быть воспроизведена или перепечатана без письменного разрешения издателя.

Джон Бонер рассказывает о республиканском «сумасшедшем собрании» в отрывке из новой книги

Бывший спикер палаты представителей Джон Бонер разорвал правые СМИ и то, что он назвал «сумасшедшим собранием» Республиканской партии в отрывке из книги, опубликованном Politico Friday, нацеленным на сенатора.Тед Круз, Шон Хэннити из Fox News и покойный Роджер Эйлс, а также бывший член палаты представителей Мишель Бахманн.

Общая картина: Бонер стремится представить себя в своих новых мемуарах под названием «О доме: Вашингтонские мемуары» как одного из последних лидеров разумного консервативного движения Республиканской партии до того, как партия была поддержана Дональд Трамп и другие участники, посвятившие себя «проблемам клина, заговорам и крестовым походам».

Основные моменты

Об Обаме и биртериизме: Бонер вспоминает, как он «получил всякое дерьмо» за то, что на самом деле заявил: что штат Гавайи заявил, что президент Обама родился там, написав, что «можно было подумать, что я назвал Рональда Рейгана коммунистом.»

• » Из-за всего этого дерьма мне будет сложно заключить какие-либо сделки с Обамой в качестве нового спикера палаты представителей. Конечно, нужно сказать, что Обама тоже не особо помогал себе. Он мог показаться назойливым и надменным. Он по-прежнему не делал информационно-пропагандистской работы республиканцев приоритетом. Но с другой стороны — как найти общее дело с людьми, которые думают, что вы тайный кенийский мусульманский предатель Америки? »

О Шоне Хэннити:« таких мест, как Fox News, создавали неправильные стимулы.Шон Хэннити был одним из худших. Я знаю его много лет, и раньше у нас были хорошие отношения. Но потом он решил, что ему хочется надрать мне задницу каждую ночь на своем шоу. … В какой-то момент я назвал его психом. В любом случае, можно с уверенностью сказать, что наши отношения никогда не улучшились ».

О Роджере Эйлсе: Бонер описывает встречу со своим старым другом Эйлсом, который был отстранен от должности генерального директора Fox News в 2016 году после обвинений в сексуальных домогательствах,« в суд чтобы он нацепил поводок на некоторых сумасшедших, которых он выставлял в эфир », — сказал Эйлсу, что усложняет свою работу.

• «Когда я так ему сказал, ему нечего было сказать. Но он все время говорил о террористической атаке на посольство США в Бенгази, которую он считал частью грандиозного заговора. привел обратно к Хиллари Клинтон. Затем он обрисовал тщательно продуманные заговоры, с помощью которых Джордж Сорос, Клинтоны и Обама (и все, кто приходил на ум) пытались его уничтожить «.
• «Они следят за мной», — заверил он меня в отношении Белого дома Обамы. Он сказал мне, что у него есть «безопасная комната», чтобы за ним нельзя было шпионить.»

О Руперте Мердоке:» Он был бизнесменом, чистым и простым. Его заботили рейтинги и чистая прибыль. Он также хотел убедиться, что он опережает любые политические или политические события, происходящие в будущем. … Если он развлекал какую-либо из странных теорий заговора, которые начали захватывать его сеть, он держал это в секрете от меня. Но у него явно не было проблем с ними, если бы они помогли рейтингам ».

О Мишель Бахманн: Бонер называет бывшую конгрессмен из Миннесоты, баллотировавшуюся в президенты в 2012 году,« сумасшедшей », воплотившей в себе способность правых. крылатые СМИ, чтобы из « человек, которые раньше были второстепенными персонажами, стали влиятельные медиа-звезды.»Бонер пишет, что Бахманн хотел, чтобы ее поставили на могущественные пути и средства Дома, и что он отказал ей.

• » Ее ответ был спокойным и сухим. «Что ж, тогда мне просто нужно пойти поговорить с Шоном Хэннити и всеми в Fox», — сказала она, «и Рашем Лимбо, Марком Левином и всеми остальными по радио, и сказать им, что именно так поступает Джон Бонер.